| ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ! | ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ | СТРАНИЦА 13 |
«Без любви ничего не получится…»
1/14 марта – память великого
Русского писателя
Валентина Распутина
Портрет В. Г. Распутина.
Худ. И. С. ГЛАЗУНОВ, 1987 г.
Валентин Григорьевич Распутин (1937–2015) – выдающийся Русский писатель, публицист, общественный деятель, действительный член Академии российской словесности, почетный профессор Красноярского педагогического университета им. В. П. Астафьева, почетный гражданин города Иркутска, почетный гражданин Иркутской области. Автор многих статей, посвященных Русской культуре, литературе, искусству, экологии. Повести, рассказы, очерки и статьи В. Г. Распутина переведены на 40 языков мира.
Наиболее известные произведения: повести «Деньги для Марии» (1967), «Последний срок» (1970), «Живи и помни» (1974), «Прощание с Матерой» (1976), «Дочь Ивана, мать Ивана» (2003); рассказы «Встреча» (1965), «Рудольфио» (1966), «Василий и Василиса» (1967), «Уроки французского» (1973), «Век живи – век люби» (1981), «Наташа» (1981), «Что передать вороне?» (1981); книга очерков «Сибирь, Сибирь…» (1991).
Как отметил на отпевании писателя Патриарх Кирилл, он «принадлежал к числу тех наших выдающихся современников, кого еще при жизни считали классиком, на чьих книгах выросло не одно поколение читателей. Творчество Валентина Григорьевича проникнуто горячей любовью к России и ее народу. Он был настоящим художником слова, глубоко чувствующим самобытную красоту и силу Русского национального духа. Всю свою жизнь писатель посвятил служению непреходящей Истине, которую обрел в Православной Церкви, став ее верным сыном».
Замечательны и слова выдающегося соратника В. Г. Распутина, также недавно почившего, секретаря правления Союза писателей России Николая Михайловича Коняева († 2018): «Вклад в Россию великого Русского писателя Валентина Григорьевича Распутина чрезвычайно замечателен и огромен. Но нельзя его назвать последним Русским классиком, потому что по милости Божией надеемся, что в Русской литературе еще появятся классики. Валентин Григорьевич достойно продолжил традиции Русской литературы. Мы еще только начинаем осознавать по-настоящему, насколько невосполнима и чрезвычайно велика потеря Валентина Григорьевича. Вместе с ним не просто уходит линия деревенской прозы (я ее называю православный реализм). Он был одним из самых выдающихся представителей деревенской прозы. Вся его литература – о спасении и погублении души человеческой. Все его книги – о человечности и высокой духовности, которые составляют суть Русского человека».
Мы публикуем воспоминания Валентина Григорьевича о его духовном отце, елецком старце иеросхимонахе Нектарии (Овчинникове), наполненные, как и все творчество классика, глубокой верой в спасительный Промысл Божий о беззаветно любимой России.
Когда я подружился с Ренитой и Юрием Григорьевыми и стал бывать у них дома..., мы были не просто случайные люди, старались все-таки заниматься полезными для России делами: и экологическими проблемами, и восстановлением памятников культуры.
В те годы мы много ездили: кинорежиссеры Ренита и Юрий Григорьевы, ученый Фатей Шипунов, Владимир Крупин, кинооператор Олег Мартынов. Ездили, чтобы повидать Русь, какой она стала, во что превратилась. В 1978 году поехали на родину Нины Васильевны Поповой, мамы Рениты Гигорьевой, – в Елец, через Оптину Пустынь и Куликово поле. Помню, поразила тогда та бедность и даже разрушения, которые мы увидели в Оптиной Пустыни. Казалось, что это уже поднять невозможно, что нельзя уже ничего возродить, что это ушло безвозвратно.
После этого поехали при тяжелой погоде, при тяжелом настроении на поле Куликово. Подъезжали к Полю уже вечером и вдруг видим растянутый на дороге на щитах плакат: «Да здравствует Святая Русь!» После всего, что мы видели в Оптиной, – «Да здравствует Святая Русь!», «Да здравствует поле Куликово!» И пошли мы по этому Полю, и такое вдруг разлилось удивительное солнце, такое небо… Была ведь тяжелая погода, мрачная погода – и вдруг такое солнце разлилось, такой свет вокруг… Это уже было как преображение, это был знак: ничего, все еще вернется, ничего напрасно не бывает, никакие усилия не бывают напрасными, какими бы ни казались они тщетными.
Мы приехали в Елец, прошли… к Знаменскому монастырю, постояли на берегу реки Ельчик у развалин мельницы. А вот и улица Шевченко, 12 – дом отче – Николая Александровича Овчинникова, священника Вознесенского собора. Помню слова, с которыми встретил он нас, усталых от бездорожья: «Воинство, воинство приехало, вот то воинство, которое будет возрождать Святую Русь, вот то воинство, которое будет возвращать славу поля Куликова».
Тогда это казалось просто словами, но сам вид отче, обыкновенные слова, но сказанные каким-то искренним и добрым голосом, не могли не повлиять на нас тогда. Я помню, опустился на колени перед отче. Мало что помню из нашей беседы, но помню только, что, когда выходил от него, понял: это случилось. Случилось какое-то духовное преображение, уже не мира, как на поле Куликовом, а мое духовное преображение. Уже тогда было ясно, что без Крещения нельзя, и это Крещение должно происходить здесь, в Ельце, который обладал каким-то особым сиянием.
Отче благословил нас на подготовку юбилея – 600-летия Куликовской битвы. Мы активно включились в работу, связавшись с заместителем председателя Совмина РСФСР В. И. Кочемасовым и министром культуры РСФСР Мелентьевым. За два года была проделана огромная работа – были изданы книги и публикации, посвященные этому историческому событию, на поле Куликовом восстановлен храм Сергия Радонежского, на Монастырщине была воздвигнута церковь Рождества Богородицы – ведь Куликовская битва проходила 21 сентября 1380 года, в праздник Рождества Богородицы. В 1980 году именно в этот день мы были на поле Куликовом, куда пришли тысячи и тысячи людей. Те записи, которые мы читали в Книге Памяти, просто слезы высекали, и ясно было, что Россия, придя на поле Куликово, возвращается уже и в Святую Русь, возвращается к своей вере.
Это не такое простое дело, не такое быстрое дело, как хотелось бы, но дело это уже теперь неотменимое, которое так или иначе все равно произойдет. Силы зла, они, разумеется, не отступаются от России. Но теперь уже легче бороться с этими силами зла, и вместе стоять легче.
С поля Куликова, как и два года тому назад, мы приехали в Елец, где я принял долгожданное Крещение. Крестил меня архимандрит Исаакий (Виноградов) – один из насельников Троице-Сергиевой лавры, который перебрался к тому времени в Елец и устроил Сергиево подворье в Ельце. Там я и крестился. Крестным отцом согласился быть наш отче, крестной матерью – Ренита Андреевна Григорьева. А когда пришли в дом, отче был в облачении. Человек, который был уже очень болен, – чего ему это стоило, можно себе только представить. И такой это был счастливый, добрый, ласковый вечер!
Ренита Григорьева, Валентин Распутин
и Владимир Крупин у стены Знаменского монастыря в Ельце, 1978 г.
Отче разговорился, и говорил он тогда немало, и мы разговаривали. И какое-то ощущение, как будто крепостные стены упали, по крайней мере – у меня, те крепостные стены, которые чувствовались внутри. Их вдруг не стало, и открылся простор и сияние, которых прежде не было. И думаю, это чувствовал не только я, это чувствовали и мои товарищи. Отче говорил, что правда без любви добра людям не приносит. Ту правду, которой мы тогда жили, – мы познали без любви, без этой осиянности любви. А он надоумил нас, что ничего нельзя делать без той веры, которой жили наши отцы. Без любви совершенно ничего не получится.
В. Г. Распутин близ Куликова поля, с. Монастырщино,1978 г.
После Крещения многое открылось: открылось прошлое, открылось настоящее, и то преображение души, которое заставляет человека быть добрее, принимать все – и дурное, и хорошее. Как нам принимать дурное? Понимать причины его возникновения и понимать способы его устранения. Если человек заблуждается – понимать его заблуждение и верить в его возвращение и в лоно Православной Церкви, и в лоно России. Человек становится шире. Вот это произошло со мной. Я стал добрее, я стал внимательнее к иным мелочам, которые всегда проходили мимо, я стал строже и к тому слову, которое необходимо было искать для того, чтобы показать человека…
Я стал писать меньше. Если до этого писалось легче – что хотел, то и писал, то теперь уже шел отбор, духовный отбор, и при этом писать мне было все труднее и труднее. Я после этого, в восьмидесятые годы, художественных работ писал совсем мало, я перешел на публицистику – тут уже нужно было стоять за Россию. Стало ясно, что подошел ее крестный путь – храмы стали открываться, стали восстанавливаться Оптина Пустынь, обитель Тихона Задонского, и везде на Руси стали открываться храмы, но от этого жизнь не стала добрее, потому что силы зла, видя это преображение, пошли в ополчение на Русь, и это иногда оставляло тяжелое впечатление, бывало и уныние, а отче говорил, что это один из грехов, которому нельзя поддаваться. Я, к сожалению, поддавался этому греху, потому что это было уж очень неожиданно.
Так же, как неожиданно случилось преображение с верой, так же неожиданно было и это наступление зла, которое пошло на Русь, и, как на поле Куликовом, столкновение стало неизбежным. И сошлось, и вроде бы неизвестно еще, чья будет победа, как на поле Куликовом, неясен был исход битвы до того, как вышел засадный полк. Может быть, еще и отступать придется. Идет испытание наших сил, испытание нашей веры, как бы вновь приобретенной веры. Эта вера была в нашей крови, она была в наших клетках, но с Крещением она обозначается лучше, и тогда уже человек получает и особый дар слова, и получает много чего из ясновидения. Ведь ясновидение необходимо и в обыденности, когда мы смотрим на самые обыкновенные вещи и часто не можем их рассмотреть. А теперь оно стало возможным, теперь легче стало видеть то, перед чем закрывалось раньше или не обозначалось наше зрение.
Окончание см. на стр. 15