Воспитание будущего Царя

 

Император Павел I

 

Большие торжеста происходили в Санкт-Петербурге во второй половине сентября 1754 года. 20 числа родился Великий Князь Павел Петрович, внучатый племянник Императрицы Елисаветы Петровны. Мать его, Императрица Екатерина II, так вспоминала этот день: «Только что спеленали его, как явился по приказанию Императрицы духовник ее и нарек ребенку имя Павел...» <...>

В 1758 году Павла начали учить грамоте. В 1760 году Императрица Елисавета главным воспитателем его назначила выдающегося государственного деятеля, генерала-поручика и камергера Никиту Ивановича Панина. <...>

Закон Божий преподавал иеромонах Платон (Левшин), будущий выдающийся митрополит Московский. Он укрепил в Павле религиозное чувство и преданность Православию. Владыка Платон впоследствии свидетельствовал: «Высокий воспитанник всегда был, по счастью, к набожности расположен, и рассуждение ли или разговоры относительно Бога и веры были ему всегда приятны. Сие, по примечанию, ему внедрено было со млеком покойной Императрицей Елисаветой Петровной, которая его горячо любила и воспитывала приставленными от нее набожными женщинами». <...>

12 сентября 1765 года иеромонах Платон в присутствии Императрицы три четверти часа экзаменовал своего ученика. Государыня благодарила законоучителя за учение, про Павла же сказала: «Я думала, что он будет смущен, ничего подобного, он отвечал очень хорошо». Панин принес Императрице ответы, написанные рукою Павла на богословские вопросы иеромонаха Платона. «В сих вопросах один есть, чтобы доказать примером, как страсти наши против разума воюют. Его Высочество изволил написать тут: „Например, разум говорит: не езди гулять, дурна погода, а страсти говорят: нет, ничего что дурна погода, поезжай, утешь нас!“ Его Высочество не из чужих страстей пример себе выбрать изволил!» <...>

Когда ему было уже 11 лет, Панин за столом спросил Цесаревича: «Как вы думаете, повелевать ли лучше или повиноваться». Павел ответил: «Все свое время имеет: в иное время лучше повелевать, в иное лучше повиноваться». Через месяц он по другому случаю высказался: «Мне кажется, кто повиноваться не может, тот и повелевать не умеет».<...>

С детства Павел проявлял отечестволюбие. В 1764 году Панин заметил, что понравившийся Цесаревичу письменный стол из красного дерева, изготовленный русскими ремесленниками, лучше привезенного ему из Франции. Великий Князь молвил: «Так-то ныне Русь умудрися». Позднее он говорил Панину: «Какой же хороший ковер разостлан был в аудиенц-зале, как турок был на аудиенции! Этот ковер делали в Смоленске». В ноябре, рассматривая генеральную карту Российской Империи, сказал: «Эдакая землище, что, сидючи на стуле, всего на карте и видеть нельзя, надобно вставать, чтобы оба конца высмотреть».

Когда в августе 1765 года скончался Германский Император, сановные гости Цесаревича говорили, что кончина эта должна быть ему чувствительна, как принцу немецкой Империи (по Голштинии). Он отвечал: «Что вы ко мне пристали, какой я немецкой Принц? Я Великий Князь Российский».

 

Николай Дмитриевич ТАЛЬБЕРГ

Русская быль. Очерки истории
Имперской России. М., 2006.

 

 

 

Историческое
значение деятельности Екатерины II

 

Екатерина по вступлении на престол мечтала о широких внутренних преобразованиях, а в политике внешней отказалась следовать за своими предшественниками, Елизаветой и Петром III. Она сознательно отступала от традиций, сложившихся при Петербургском дворе, а между тем результаты ее деятельности по своему существу были таковы, что завершили собой именно традиционные стремления русского народа и правительства.

В делах внутренних законодательство Екатерины II завершило собой тот исторический процесс, который начался при временщиках. Равновесие в положении главных сословий, во всей силе существовавшее при Петре Великом, начало разрушаться именно в эпоху временщиков (1725–1741), когда дворянство, облегчая свои государственные повинности, стало достигать некоторых имущественных привилегий и большей власти над крестьянами – по закону. Наращение дворянских прав наблюдали мы во время и Елизаветы, и Петра III. При Екатерине же дворянство становится не только привилегированным классом, имеющим правильную внутреннюю организацию, но и классом, господствующим в уезде (в качестве землевладельческого класса) и в общем управлении (как бюрократия). Параллельно росту дворянских прав и в зависимости от него падают гражданские права владельческих крестьян. Расцвет дворянских привилегий в XVIII веке необходимо соединялся с расцветом крепостного права. Поэтому время Екатерины II было тем историческим моментом, когда крепостное право достигло полного и наибольшего своего развития. Таким образом деятельность Екатерины II в отношении сословий (не забудем, что административные меры Екатерины II носили характер сословных мер) была прямым продолжением и завершением тех уклонений от старорусского строя, какие развивались в XVIII веке. Екатерина в своей внутренней политике действовала по традициям, завещанным ей от ряда ближайших ее предшественников, и довела до конца то, что они начали.

Напротив, в политике внешней Екатерина была прямой последовательницей Петра Великого, а не мелких политиков XVIII века. Она сумела, как Петр Великий, понять коренные задачи внешней русской политики и умела завершить то, к чему стремились веками московские Государи. И здесь, как в политике внутренней, она довела до конца свое дело, и после нее русская дипломатия должна была ставить себе новые задачи, потому что старые были исчерпаны и упразднены. Если бы в конце царствования Екатерины встал из гроба московский дипломат XVI или XVII веков, то он бы почувствовал себя вполне удовлетворенным, так как увидел бы решенными удовлетворительно все вопросы внешней политики, которые так волновали его современников.

Итак, Екатерина – традиционный деятель, несмотря на отрицательное ее отношение к русскому прошлому, несмотря, наконец, на то, что она внесла новые приемы в управление, новые идеи в общественный оборот. Двойственность тех традиций, которым она следовала, определяет и двоякое отношение к ней потомков. Если одни не без основания указывают на то, что внутренняя деятельность Екатерины узаконила ненормальные последствия темных эпох XVIII века, то другие преклоняются перед величием результатов ее внешней политики. Как бы то ни было, историческое значение екатерининской эпохи чрезвычайно велико именно потому, что в эту эпоху были подведены итоги предыдущей истории, завершились исторические процессы, раньше развивавшиеся. Эта способность Екатерины доводить до конца, до полного разрешения те вопросы, какие ей ставила история, заставляет всех признать в ней первостепенного исторического деятеля, независимо от ее личных ошибок и слабостей.

 

Сергей Федорович ПЛАТОНОВ
Полный курс лекций по русской истории. Петроград, 1917.