Когда начинается человеческая жизнь?

Кто дежурит? Спуститесь, возьмите в левой дальней ванной».    Мы спустились в подвал, достали из формалина небольшой труп пожилой женщины и на носилках доставили объект в комнату, где проходили занятия по анатомии. Да, это был именно объект, весьма обезображенный скальпелями предыдущих поколений студентов-медиков. За полтора года анатомии мне ни разу не пришло в голову, что стоит за этим трупом. Для меня и большинства это был просто человеческий объект для препарирования, но уж никак не человек. Видимо, и преподаватели не считали нужным воспитывать в нас уважение к умершему. Эти и другие моменты привели к тому, что уже к четвертому курсу, когда начался курс акушерства и гинекологии, большинство из нас приобрели известный врачебный цинизм. И нет ничего удивительного в том, что никто ни на миг не задумался над сутью операции аборта – она стояла наравне с остальными хирургическими операциями.
		Плакат против абортов Худ. Б. ЗАБОЛОЦКИЙ

  Прошли годы, прежде чем я понял, что скрывается за этим этим страшным словом – аборт. И если мы, врачи, зная об этом немало, не видим очевидного, то неведение остальных более оправдано. По поводу абортов многие имеют свое мнение, но по опыту, оправдываясь, оперируют несколькими слабыми расхожими аргументами, вроде «нечего плодить нищету» и «ребенок должен быть желанным». Конечно, удобнее думать, что «там еще ничего нет», «это некий сгусток тканей» и проч., ведь беременность часто не вписывается в наши далеко идущие планы…

* * *

   Когда начинается человеческая жизнь? Действительно, в какой момент? Многие полагают, что после рождения. Однако большинство из нас на этот счет никогда не задумывалось. Просто так принято считать. Кем, когда принято? Давайте критически отнесемся к тому, что «принято», и подумаем самостоятельно.
   Прежде всего, ознакомимся с мнением современной эмбриологии. Сердце начинает биться у зародыша в возрасте трех недель, а в семь недель маленький человечек имеет полностью сформированные внешние и внутренние органы, умеет плавать. В 2 месяца хватает инструмент, положенный в руку, в 2,5 – очень чувствителен к боли, отворачивается от неприятных раздражителей и шума, начинает поворачивать головку, подгибает ножки, морщит брови, икает, спит и бодрствует, зевает, находит рот и сосет пальчик. Скажите – не способен к самостоятельному существованию? Да, не способен. А новорожденный способен? А двухгодовалый сам прокормится? Если можно убивать детей, неспособных жить вполне самостоятельно, то почему нельзя убивать всех детей вплоть до подросткового, трудоспособного возраста? А заодно – и всех нетрудоспособных инвалидов...?
   Профессор Жером Лежен (отец современной цитогенетики, исследователь, открывший хромосомную природу синдрома Дауна) пишет: «Люди, которые ничего не знают о науке, об оживлении материи, об информации, которую несет в себе ДНК, – такие люди скажут вам: „Чтобы убедиться, что это человек, я должен подождать, пока он сам скажет мне: "Я человек"“... Другие люди, чуть поумнее, изучат формы и установят, что новорожденный ребенок внешне похож на них, только размером поменьше. Если же они изучат формы более основательно, то смогут узнать человека даже в двухмесячном плоде, находящемся в материнской утробе» (Человек есть человек. Доклад на конференции «Человек, религии и культура». Таллин, 29 мая 1993 г.).
   Более двадцати лет назад Американский Сенат обсуждал вопрос об отмене наказания за совершение абортов. Мнение семи из восьми крупнейших специалистов в области медицины и биологии было однозначным: «Жизнь в эмбрионе начинается с момента зачатия».
   Того же мнения придерживаются ведущие эмбриологи России – заведующий кафедрой эмбриологии биофака МГУ профессор, доктор биологических наук В.А. Голиченков и профессор кафедры эмбриологии, доктор биологических наук Д.В. Попов: «С точки зрения современной биологии жизнь человека как биологического индивидуума начинается с момента слияния ядер мужской и женской половых клеток и образования единого ядра, содержащего неповторимый генетический материал».

Продолжение см. на стр. 15.

Рассказ соучастницы убийства

   Так получилось, что мы с подругой оказались в перевязочном кабинете, когда туда вошла молодая женщина и два врача. Никакой мысли относительно аборта у нас не возникло, ведь только что мы помогали медсестре перевязывать девушку после операции. Я спокойно меняла перчатки, пока молодая, лет тридцати врач, распрашивала пациентку:
   – Тебе сколько лет? Двадцать три? И уже второй!
   «Вот, уже ждет второго ребенка, – подумалось мне. – Интересно, что привело ее к врачу?»
   – Послушай, Маша, – сказала тем временем врач, обращаясь к девушке. – Тебя же предупреждали об осложнениях в женской консультации? И эндометрит может быть, и привычное невынашивание. Знаешь об этом?
   – Да, знаю, – ответила девушка.
     Тут до нас с подругой наконец-то дошло, куда мы попали. Я знаю себя, я могла бы уйти (конечно, предварительно разругавшись с врачом, резко сказав все, что я об этом думаю), но... Я считала себя смелой, не раз давала отпор старшим. Оказалось, что я – последняя трусиха. Я продолжала стоять в кабинете как вкопанная, подруга тоже не шевелилась. Между тем врач надевала перчатки, медсестра раскладывала инструменты. Наконец вошла врач-анестезиолог. Она быстро сделала укол в вену и подключила к игле капельницу.
   – Держи иглу, – приказала она моей подруге, а сама отошла к окну.
   А дальше... А что дальше? Почему-то следующие двадцать минут будто бы стерлись из моей памяти. Помню какие-то обрывки фраз, голоса. И еще помню кровь. Много крови. Все это так противно, мерзко... Это был страшный кошмар. Я поймала себя на мысли, что если бы ребенку было бы не три месяца, а три года, нас бы посадили за его убийство. Почему же можно убивать неродившихся детей?! В конце «операции» что-то пошло не так.
   – Черт, не могу все выскрести, – прошептала врач. И уже громко сказала: – Быстрей зовите заведующую.
   Зав. отделением пришла быстро.
   – Сейчас посмотрим, что случилось, – с улыбкой произнесла она, наспех одевая перчатки. – Ну-ка, подержи зеркало, – обратилась она ко мне.
   Выбора у меня не осталось. Пришлось держать зеркало. Именно тогда я поймала себя на мысли, что я теперь не наблюдатель, а соучастница убийства. «Да нет, нет, – пронеслась в голове убаюкивающая совесть мысль, – ты же ничего не делаешь». В это время девушка стала отходить от наркоза. Врач торопилась.
   – Похоже на крайнее прикрепление плаценты, – сказала она, вытирая рукой лоб, – Да, дело не очень хорошо.
   Я все еще держала зеркало. Понимала, что кровь, текущая по моей руке, – это кровь малыша, который еще полчаса назад был жив. И так хотел жить.
   – Когда очнется, скажите, что операция была тяжелая, – обратилась врач к медсестре. И уже тише добавила:
   – Дай Бог, еще родит. Не знаю.
   Дорога от больницы до моего дома занимает тридцать минут. Все это время я сидела в автобусе и плакала. Мне было все равно, что на меня смотрят люди, мне вообще было все равно. «Мы убили его», – эта мысль не давала покоя ни на секунду. В этот же день я пошла в церковь на исповедь. Народу было много. Впереди меня стояли бабушки и, разговаривая друг с другом, смеялись. Я думала: «Какие же они счастливые, какие счастливые...» После исповеди сразу стало легче. Я знаю, что Господь прощает всех, приходящих к Нему с покаянным сердцем, но я никогда не смогу простить себя. Никогда. Пишу эти строки и плачу.

Продолжение см. на стр. 15.