О последних годах жизни на чужбине
и трагической кончине святителя Николая Сербского

Продолжение. Начало см. в № 4

   Вернемся к описанию уединенной жизни Владыки в отдалении от монастыря.
   Известно, что он был истинным патриотом, мужественным, полностью преданным интересам своего Отечества и жившим его страданиями. Поэтому Владыка так болезненно переживал вынужденную разлуку со своей родной Сербией. В тяжелые минуты тоски по Родине он приходил ко мне очень сокрушенный. Владыка страдал от того, что был отстранен от жизни Сербской Православной Церкви. О многом говорил он мне, но большая часть из сказанного была не ясна – видимо, тогда время для понимания еще не наступило. Все его беседы я тщательно записывал.
   Приходил ко мне Владыка еще и потому, что я, живя в одиночестве, мог хорошо его понять. Мне была близка его Родина, так как я прожил в Сербии 26 лет, не отделяя себя от ее радостей и страданий. Кроме того, по роду своей деятельности я был связан с Сербской Православной Церковью, которую искренне любил.
   Наши беседы отличались простотой и сердечностью. Как умел, я утешал его и по возможности исполнял просьбы Владыки в отношении его близких, а также разные другие поручения. Бывало, что он по тем или иным причинам сам не мог обратиться к какому-либо человеку, и тогда вместо него это делал я.

Святитель Николай с детства любил играть на флейте

   Однажды Владыка посетовал, что у него нет флейты – он с детства любил играть на этом инструменте. Я тут же написал письмо епископу Призренскому Владимиру (Раичу) и вскоре получил от него флейту, которую смастерил один из почитателей владыки Николая. Помню, что когда я передал инструмент Владыке, он обрадовался как ребенок – ведь эта флейта была из Сербии и напоминала ему о дорогом его сердцу Отечестве! Будучи деликатнейшим человеком, Владыка, дождавшись, когда ночью все уснут, потихоньку играл на флейте народные сербские мелодии. Играя, отец Николай, подобно ветхозаветному Иувалу (см.: Быт. 4, 21) или Роману Сладкопевцу, плакал о своей Родине. И когда я дважды случайно заходил к нему в келию в эти моменты, то заставал его в слезах. Плакал с ним и я о своем утраченном Отечестве. Нам обоим было тяжело осознавать, что прах наш будет покоиться на чужбине.
   Вот мы и подошли к самому болезненному вопросу – вопросу крайне холодного отношения сербской церковной иерархии к такому почтенному и уважаемому своему собрату как владыка Николай в последние годы его горького жизненного пути. И, сохраняя полную объективность, можно сказать, что это отношение было не просто холодным, но зачастую даже враждебным и жестоким по отношению к пожилому немощному иерарху. Главная тому причина – зависть.
Однако постараемся не впадать в осуждение, оставив все на совести зачинщиков вражды. Бог и история явят свой праведный Суд. <…>
   Во всяком случае при наличии больших возможностей и средств сербская церковная власть оставила почитаемого всей Православной Церковью знаменитого иерарха без должного внимания и помощи. В то же время когда стало известно, что Владыку пригласили на службу в русскую семинарию, тут же прибыл сербский епископ и со свойственной ему грубостью потребовал, чтобы отец Николай оттуда уволился. В этом поступке иерарха сквозило очевидное желание заставить Владыку вновь почувствовать себя ненужным и оставленным. Однако он удивил нас тогда своей твердой и решительной позицией по отношению к немилосердному соотечественнику. Эта борьба дорого стоила владыке Николаю: после посещения епископа он проболел две недели. Монастырская братия ухаживала за ним, и тогда он сказал нам: «Запомните, если я здесь умру, то похороните меня на вашем монастырском кладбище. Тут я обрел мир и сердечную поддержку добрых людей. Молюсь и тружусь на пользу Церкви. <…> Пусть здесь и покоятся мои кости. А потом, может быть, их перенесут на Родину». Эти слова он потом часто повторял.
   Время шло. Сербский епископ больше ни разу не посетил отца Николая, не было и телефонных звонков, никто из церковных властей не интересовался Старцем. Когда в начале 1955 года умер ректор русской духовной семинарии преосвященный Иона, наш профессорский совет обратился к Архиерейскому собору с просьбой назначить ректором владыку Николая. Собор удовлетворил эту общую просьбу. Но как и в первый раз при назначении владыки Николая профессором семинарии наш митрополит из деликатности снова обратился за одобрением к сербскому епископу. И тут произошло то, что неприятно нас поразило и до глубины души потрясло отца Николая.
   Когда я был по делам в Нью-Йорке и зашел в Русскую Митрополию, меня попросили перевести с сербского на русский одно письмо, касавшееся епископа Николая, в котором сербский епископ Дионисий обращался к русскому митрополиту. Содержание было следующим: «Вы испрашивали моего согласия, чтобы сербский епископ Николай был ректором Вашей семинарии. Его Преосвященство епископ Николай уже давно знаком с моим мнением по этому вопросу, а за разрешением ему следует обратиться к Патриарху в Белград. <…> В связи с этим встает и другой вопрос: переходит ли епископ Николай в таком случае в вашу, русскую юрисдикцию? Это ведь само собой разумеется, если собирается служить у Вас…»
   Комментарии здесь излишни. Письмо такого содержания было бы оскорбительно для любого простого человека, а тем паче – для почтенного старца-иерарха, украшающего собою всю Православную Церковь. Кроме того, в письме содержалась одна очевидная неточность: вопрос о переходе епископа Николая в русскую юрисдикцию никогда не вставал. Об этом не могло быть и речи. И, памятуя об исключительном сербском патриотизме владыки Николая, ему никто и никогда не делал такого предложения. Мы просто были рады, что могли хоть как-то поддержать такого великого православного иерарха и в то же время высоко ценили его выдающиеся знания, писательский и преподавательский таланты, которыми он служил на пользу будущим пастырям. Но мысль о переводе владыки Николая в русскую юрисдикцию никому даже не приходила в голову, кроме епископа Дионисия. К слову, бывший секретарь епископа Дионисия – архимандрит Фирмилиан (ставший позже профессором русской семинарии в Нью-Йорке) – принадлежал Болгарской Церкви, однако ему никто не предлагал поменять юрисдикцию; то же касается и дьякона Андрея.
   Но вернемся к описанию последних дней жизни епископа Николая. Владыка Николай тоже получил это письмо сербского епископа и был весьма огорчен его содержанием. Кроме того, за несколько дней до этого в средствах массовой информации появились ложные сведения, будто бы отец Николай тяжело болен. Владыка сам рассказывал нам об этом и с горечью добавлял: «Рановато хотят мои враги похоронить меня… Но даст Бог – еще поживу».
   Это было за 11–12 дней до его смерти.

 

Иеромонах Арсений
Журнал «Миссионер», Июль-август 1958 г.
Перевод Анатолия КАЗАНЦЕВА

Окончание см. в след. номере.

---

Господи, благослови врагов моих

   Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну. Враги решительнее друзей толкают меня в объятия Твои. Друзья тянули меня к земле, враги разрушали все надежды мои на земное. Они сделали меня странником в царствах земных и ненужным жителем земли. Как преследуемый зверь быстрее находит себе убежище, чем непреследуемый, так и я, гонимый врагами, укрылся под покровом Твоим, где ни друзья, ни враги не могут погубить душу мою.
   Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну. Они вместо меня исповедали перед миром грехи мои. Они бичевали меня, когда я сам жалел бичевать себя. Они мучили меня, когда я от мук бегал. Они поносили меня, когда я льстил себе. Они плевали в меня, когда я был горд собой.
   Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну.
   Когда я считал себя мудрым, они называли меня безумцем. Когда я считал себя сильным, они смеялись надо мной, как над карликом. Когда я стремился быть первым, они теснили меня к последним. Когда стремился к богатству, они били меня по рукам наотмашь. Когда я собирался спать мирно, они будили меня ото сна. Когда я строил дом для долгой и тихой жизни, они разрушали его и изгоняли меня.
   Воистину, враги отлучили меня от мира и помогли рукам моим дотянуться до края одежд Твоих. Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну. Благослови их и умножи, умножи и сильнее ожесточи на меня.
   Да будет бегство мое к Тебе безвозвратным. Да истают надежды мои на земное, как паутина. Да воцарится смирение в душе моей. Да станет сердце мое могилой близнецам злобным – гневу и гордости. Да соберу на небесах все сокровища свои. Да освобожусь навсегда от самообольщения, запутавшего меня в страшную сеть жизни призрачной.
   Враги открыли мне то, что немногим ведомо: нет у человека врагов, кроме него самого. Тот лишь ненавидит врагов, кто не познал, что враги не враги, но друзья взыскательные.
Воистину, трудно сказать мне, кто сделал мне больше добра и кто причинил больше зла – враги или друзья. Посему благослови, Господи, и друзей, и врагов моих. Раб клянет врагов, ибо не ведает. Сын их благословляет, ибо ведает. Ибо ведает сын, что враги не властны над жизнью его. Потому ходит он среди них свободно и молится о них ко Господу.
   Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну.

Святитель Николай Сербский
«Молитвы на озере»