Герои Великой
Отечественной
войны

 

 

Мы продолжаем публикацию небольших заметок о героях СССР – тех людях, которые своей самоотверженностью приблизили славный день Победы русского народа над фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне, вложив в совершенный ими подвиг все, что имели, а очень часто – саму свою жизнь.

 

 

ДЕВЯТАЕВ

МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ

(продолжение0

 

В Пенемюнде (Полигон Пенемюнде – ракетный центр Третьего рейха под одноименным городком на северо-востоке Германии, – примеч. ред.) были собраны лучшие технические умы люфтваффе («luftwaffe» – «воздушное оружие», название военно-воздушных сил Германии в период Третьего рейха, – примеч. ред.) и наиболее выдающиеся представители авиационной и инженерной мысли Германии. В обстановке строжайшей секретности они работали круглые сутки, поскольку Гитлер надеялся применить новое оружие зимой 1943/44 года. Но к июлю 1943-го британская разведка точно установила местонахождение полигона. В ночь на 17 августа около 600 тяжелых четырехмоторных бомбардировщиков Королевских ВВС Британии нанесли по нему страшный бомбовый удар. За сорок минут весь район превратился в почти сплошную полосу огня. В завязавшемся бою с немецкими истребителями были сбиты 47 английских машин, но последствия бомбардировки оказались ужасающими – Пенемюнде претерпел такое разрушение, что запуск ракет откладывался теперь на полгода. Из более чем 700 погибших заключенных было 200 человек, а остальные потери приходились на немецкий персонал. В числе убитых оказались и доктор Вальтер Тиль, считавшийся ведущим ученым этого проекта, и главный инженер Эрих Вальтер.

Гестапо принялось опрашивать уцелевших и прочесывать округу в поисках предателей, которые могли выдать британцам информацию о центре. Руководить продолжением работ по производству ракет был назначен генерал СС Вальтер Шрекенбек. Но нацистам пришлось перестраивать все свои планы. Чтобы уберечься от дальнейших воздушных атак, новые лаборатории начали возводить под землей, используя труд узников концлагерей. Естественно, все заключенные острова Узедом понимали, что выйти им отсюда уже не удастся.

Аэродром располагался рядом с концлагерем. После воздушных налетов союзной авиации немцы заставляли пленников обезвреживать неразорвавшиеся бомбы, засыпать воронки на взлетной полосе. В одну из таких узнических команд попал и Девятаев, что давало надежду на осуществление давней задумки о побеге. Он даже сумел привлечь к своему плану нескольких единомышленников.

Заключенных посылали на аэродром обычно на рассвете, еще до прихода пилотов. Во время работы Михаил изучил все детали здешнего распорядка, сумел вычислить время заправки самолетов, а самое главное – выбрал машину для угона: тяжелый бомбардировщик «Хейнкель-111», который летал чаще других. Облюбовав этот «хейнкель», будущие беглецы называли его «своим» и даже узнавали по звуку моторов. Но им требовалось во что бы то ни стало увидеть приборы в кабине, понять порядок запуска двигателя – ведь в решающий момент счет будет идти на секунды.

Во время аэродромных работ команду Девятаева сопровождали два охранника – вахтмана. Один был настоящим зверем, а другой – старичок, побывавший в русском плену еще в Первую мировую, – знал русский язык и относился к пленным с явным сочувствием. В его дежурство «учитель из Дарницы» не упускал случая заглянуть на самолетную свалку и там впивался глазами в приборные доски.

Однажды узники расчищали снег у капонира (сводчатое, присыпанное землей помещение для ведения флангового огня по двум противоположным направлениям, – примеч. ред.), где стоял другой «хейнкель». С вала Девятаев увидел в кабине пилота. Тот, заметив любопытного узника, то ли издеваясь над обреченным, то ли желая похвастать достижениями немецкой техники, стал показывать ему приборы и запускать самолет. «Подвезли, подключили тележку с аккумуляторами, – вспоминал позже легендарный летчик. – Пилот показал палец и опустил его прямо перед собой. Потом специально для меня поднял ногу на уровень плеч и опустил – заработал один мотор. Следом – второй. Пилот в кабине захохотал. Я тоже еле сдерживал ликование – все фазы запуска мне стали понятны».

Настало время выбирать день. Он должен был быть облачным, чтобы сразу скрыться от истребителей. Небезразлично, и кто окажется охранником. План предусматривал эсесовца ликвидировать, а старика-вахтмана – просто связать.

 

 

 

После налета союзников условия содержания пленных ужесточились до предела. Любая провинность каралась смертью, причем в лагере был популярен изощренный прием: обреченному оставляли «десять дней жизни». В этот срок его избивали, лишали пищи, охрана делала с ним, что хотела. Десяти дней, как правило, никто не выдерживал. И вот однажды такой риговор неожиданно получил Девятаев: «Сдали нервы – сцепился с бандитом и циником по кличке Костя-моряк». В тот же вечер приговоренного жестоко избила охрана, которой помогал и Костя с приятелями. Друзья Девятаева делали все, что могли: прятали его в прачечной, в момент построения становились так, чтобы не все удары достигали несчастного, восполняли отнятые пайки хлеба... Но десяти дней, конечно, он бы не протянул. В тот момент заговорщики решили: побег либо сейчас, либо никогда.

На восьмой день герою суждено было продемонстрировать свое мастерство. Как вспоминает Девятаев, «это произошло 8 февраля 1945 года. Ночью взлетали ракеты. Я не мог заснуть от рева и крайнего возбуждения. Рано утром до построения я сказал Соколову Володе, возглавлявшему аэродромную команду: „Сегодня!..“ Построение... Отбор команд. Задача Соколова: сделать так, чтобы в аэродромную группу попало сегодня не более десяти человек, чтобы среди них были все, кто посвящен в планы побега. Все удалось. Засыпали воронки от бомб. Охранником был эсэсовец. Обычно он требовал, чтобы в обед в капонире, где было затишье, для него разводили костер. Работу повели так, чтобы к 12 часам оказаться у нужного капонира.

В 12.00 техники от самолетов потянулись в столовую. Вот горит уже костер в капонире, и рыжий вахтман, поставив винтовку между колен, греет над огнем руки. До „нашего“ „хейнкеля“ двести шагов. Толкаю Володю: „Медлить нельзя!“ А он вдруг заколебался: „Может, завтра?“ Я показал кулак и крепко сжатые зубы.

Решительным оказался Иван Кривоногов. Удар железякою сзади – и вахтман валится прямо в костер. Смотрю на ребят. Из нас только четверо знают, в чем дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас: убийство вахтмана – это виселица. В двух словах объясняю, в чем дело, и вижу: смертельный испуг сменяет решимость действовать. С этой минуты дороги назад у десяти человек уже не было – гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана, показывали 12 часов 15 минут. Действовать! Дорога каждая секунда. Самый высокий, Петр Кутергин, надевает шинель охранника, шапочку с козырьком. С винтовкой он поведет „пленных“ в направлении самолета. Но, не теряя времени, я и Володя Соколов были уже у „хейнкеля“. У хвостовой двери ударом заранее припасенного стержня пробиваю дыру. Просовываю руку, изнутри открываю запор.

Внутренность „хейнкеля“ мне, привыкшему к тесной кабине истребителя, показалась ангаром. Сделав ребятам знак: „В самолет!“, спешу забраться в кресло пилота. Парашютное гнездо пусто, и я сижу в нем, как тощий котенок. На лицах расположившихся сзади – лихорадочное напряжение: скорее! Владимир Соколов и Иван Кривоногое расчехляют моторы, снимают с закрылков струбцинки (вспомогательный инструмент для фиксации деталей, – примеч. ред.)... Ключ зажигания на месте. Теперь скорее тележку с аккумуляторами. Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движение ноги – и один мотор оживает. Еще минута – закрутились винты другого мотора»...

 

Подготовил
Евгений ПОЛЕВОЙ

 

По материалам интернет-СМИ

Продолжение см. в след. номере

 

 

---

 

Казачий словарь-справочник

 

Продолжение. Начало см. в № 1 (1).

 

СТАРОЧЕРКАССКАЯ – станица на берегу Дона в 60 км от Азовского моря, прежде – Черкасский город, где когда-то помещался центр управления землею донских казаков. После того, как Войсковой Стан в 1806 году перешел в Новочеркасск, в Старочеркасскую станицу обратились остатки четырех прежних станичных поселений: двух Черкасских, Среднего и Павловского.

Станица расположена на низменном острове и весною почти полностью заливается донским разливом. Население занималось преимущественно огородничеством и рыболовством.

До 1920 года сохранялось еще много следов былого величия этого старого города. В центре станицы возвышался огромный собор во имя Воскресения Христова. Первоначально в 1650 году он был выстроен из дерева, но после пожара на том же месте в 1706–1719 годах казаки воздвигли каменный девятиглавый храм, схожий по стилю с церковью Покрова Пресвятой Богородицы в Никополе. Еще в стенах старой крепости, на месте сгоревшей старой церкви (1602 г.) в 1751 году был построен новый храм во имя апостолов Петра и Павла, а на кладбище – «Ратницкая» церковь Преображения Господня. Кроме них сохранялся Ефремовский женский монастырь с церковью, оконченной в 1761 году, и много старинных частных домов.

Все дома были одного типа: квадратные в плане, двухэтажные, в стиле барокко. Чрезвычайно толстые стены, особенно нижнего этажа, лестницы на верхний этаж – снаружи дома; печи голландские, выдвинутые в комнаты, выложенные кафлями (кафли или кафели, изразцы, – примеч. ред.) с цветами, орнаментами и человеческими фигурами. Снаружи на окнах – массивные железные решетки. Двери и ставни также железные, кованые. Высокая железная четырехскатная крыша.

 

Продолжение следует.