ЗА ХРИСТОМ ИЛИ ПРОТИВ НЕГО?

Письмо бывшей римо-католички

 

 

 

 

 

Cпровоцировавшая серьезную смуту в нашей Церкви встреча Патриарха Кирилла с папой римским Франциском, к сожалению, получила положительную оценку священноначалия. На заседании Священного Синода 16 апреля с. г. архиереи повторили ставшую уже речевым штампом фразу об «историческом характере состоявшейся в Гаване встречи» и постановили «призвать епархиальных Преосвященных, игуменов и игумений монастырей, настоятелей и клириков приходов разъяснять клиру, монашествующим и пастве значение совместного заявления». Однако чем бы ни оправдывалось сотрудничество с Ватиканом, верующие люди сердцем чувствуют неправоту экуменического курса и невозможность никакими «разумными» и «цивилизованными» доводами обосновать сближение с врагами Господа нашего Иисуса Христа. Приведенное ниже письмо бывшей римо-католички, принявшей Православие, повествует о том судьбоносном выборе, который необходимо сделать каждому из нас: куда я пойду – за Христом или против Него.

 

Господи, благослови!

Каждый из нас читал или слышал про Промысел Божий о человеке. Каждый может вспомнить о «необъяснимых» событиях в своей жизни и жизни своих близких. Но если мы действительно ищем смысла и цели своего существования в этом мире, то многое из ранее непонятного вдруг становится очень последовательным и ясным – твердыми ступенями нашего пути к тому состоянию, когда человек способен спросить у себя: «Зачем я появился из небытия и чего ждет от меня Творец?»

В нашей семье – семье коммуниста, военного летчика – никогда не упоминалось имя Божие (речь идет о конце 70-х годов прошлого века, – примеч. ред.). В моей школе военного гарнизона классный руководитель пугал, что фамилии всех детей, посещающих церковь, записывают городские чиновники, и таковых будут отчислять. Над приехавшей из деревни бабушкой, мамой отца, упоминавшей Бога, я смеялась и говорила, что если пустая чашка вдруг наполнится медом, тогда поверю, что Он есть.

Позже наша семья переехала в Москву, и в 14 лет я впервые в жизни увидела православную церковь – превращенный в музей Донской монастырь. За высокими стенами обители возникло ощущение абсолютной изоляции от внешней жизни – городской московский шум исчез. За ажурной чугунной оградой цвели яблони монастырского сада. На внутренней стороне стен были размещены барельефы со взорванного храма Христа Спасителя, о котором я тоже услышала впервые. Большой собор Донского монастыря был закрыт – стеклянные двери загорожены двумя рядами решеток, и только изредка, когда лучи вечернего солнца проникали внутрь, можно было едва различить тусклую позолоту и чью-то фигуру внутри. Говорили, что это иконостас. Экскурсовод коротко рассказала о Патриархе Тихоне, находившемся в этом монастыре под арестом в 1918–1924 годах. Но эту красоту я воспринимала отстраненно, с эстетической точки зрения, как историческую и художественную ценность, гордясь при этом своим интеллектом, способным ее оценить.

Я три раза пыталась зайти в действовавшие православные храмы, но в первый раз церковь уже закрыли на уборку; во второй раз – в Елоховском соборе Москвы (бывшим кафедральным до восстановления храма Христа Спасителя) – дальше притвора не смогла двинуться: мне стало душно и очень страшно; в третий раз – повторился тот же страх, и я, задыхаясь, быстро вышла из храма...

Когда в Советском Союзе началась перестройка, в газетах стало можно прочесть то, о чем раньше говорили только на ухо самым близким друзьям. Очень много писали о сотрудничестве священников Русской Православной Церкви с органами госбезопасности. И тут я наткнулась на статью про старого католического ксендза, который отказался раскрыть содержание исповеди своего прихожанина и за это 15 лет провел в Сибири. Далее в публикации подчеркивалось, что «в отличие от сытых и одетых в золотые одежды православных священников, этот больной ксендз живет в сыром подвале и служит в единственном католическом костеле святого Людовика в Москве». Я поверила статье и решила, что в той организации, к которой принадлежит этот пострадавший за свои убеждения человек – в католической церкви – и есть истина.

В Вербное воскресение 1988 года я пришла в костел со своей православной, но любящей Запад подругой – она стала моей кумой. Служители удивились, спросили, почему не ходила в группу катехизации, раз хотела креститься, но все же окрестили по католическому чину.

В костеле я бывала редко – раз в год, не чаще. Но при всяком удобном случае хвасталась, что я – просвещенная европейка, католичка. Хвалилась, что в костеле не стоят на коленях, как в средневековье, и не бьют лбом об пол, как отсталые православные бабки в платках. Я не любила Россию, я ее презирала, видела только грязь, неразвитость, отсутствие элегантности и изящества в жизни людей.

Директор предприятия, на котором я работала юрисконсультом, часто помогал православным монастырям, и к нему приходили монахи. Я до сих пор помню, как однажды неуважительно и насмешливо разговаривала с иеромонахом, объясняя ему, что «православные ортодоксы откололись от истинной, католической церкви, которая стоит 2000 лет». Священник не отвечал, а только смотрел на меня с тихой грустью. Я тогда думала, что ему нечего возразить, и только сейчас понимаю, что он молился за заблудшую овцу, молился о русской душе, потерявшей себя и хвалившейся этой потерей.

Я очень любила Италию, дважды бывала в Ватикане, и меня переполняла гордость: эта церковь существует 2000 лет, и я принадлежу к ней! Торжественный Рим, великолепная Флоренция и чудесная Венеция так восхищали своим блеском, грациозностью и великолепием!

В Венеции меня потрясла неземная красота мозаик и сокровищ собора святого Марка. Но бросилось в глаза, что одни мозаики были прекрасны и одухотворены, а другие – красивы, но холодны. Захотелось узнать причину этой разницы. Ответ был простой и интересный: собор строился более тысячи лет, и те, первые, мозаики возникли еще до т. н. «разделения церквей» – отпадения римо-католиков от Православия. Кроме того, в XIII–XV веках собор стали украшать сокровищами, вывезенными из Константинополя, из уничтоженной Византии.

И вот с этого момента я стала интересоваться историей и искусством Византии, православной Империи, которую стремились стереть с лица земли римские папы и турецкие султаны. Странное единство цели у столь разных лидеров!

Через несколько лет я побывала на севере России – в Карелии, где меня потрясли вымершие деревни, от которых остались лишь дорожные указатели. Я увидела заросшие огромные поля, которые раньше каждый год расчищали от камней: на Севере камни «растут» – поднимаются из земли, и чтобы весной пахать, надо подготовить землю. Увидела северные огромные двухэтажные дома, где жили люди; через стену, на втором этаже, были огромные сеновалы и амбары, а под ними, на первом этаже, держали много разной скотины – коров, овец, коз, лошадей. Эти следы жизни крестьян, трудившихся на земле, растивших хлеб и строивших такие необычные дома, глубоко поразили меня. Это потрясение не имело ничего общего с чувствами от посещения Ватикана – горделивым сознанием того, что «католической церкви 2000 лет, и она стоит, и собор стоит – это так величественно!» Я как-то тихо, в спокойствии душевном задумалась и пришла к выводу, что истинно величественное было в жизни тех северных крестьян – ушедших, но оставивших нам свидетельство чего-то по-настоящему исполненного ими в своей повседневной жизни.

Там же, в Карелии, на острове Кижи я впервые увидела огромный деревянный храм, построенный без единого гвоздя. Есть сведения, что во время Второй мировой войны немецкий летчик, направленный разбомбить этот храм, узрев его великолепие, не смог выполнить приказ. И, слава Богу, Преображенский храм стоит до сих пор.

Заинтересовавшись искусством Византии, я начала читать работы искусствоведов, в том числе и Воислава Джурича «Византийские фрески Балкан». И мне захотелось увидеть монастыри, о которых там говорилось.

Однажды я взяла в руки книгу владыки Николая (Велимировича) «Мысли о добре и зле». Была поражена простотой его слов о самих основах жизни – слов, поясняющих, как далеко современное «просвещенное общество» ушло от истины. Узнала об искушениях именно интеллигенции – людей, обладающих совокупностью знаний в той или иной области человеческой мысли и поэтому ошибочно считающих себя «просвещенными». Стала немного понимать себя и отчасти видеть свою гордыню, гордыню образованного человека, надеющегося на свои знания. Очень трудно образованному человеку смириться перед Творцом. А некоторые не хотят даже признать Его существование и безусловное главенство Источника жизни – ведь тогда не они, профессора или адвокаты, станут в центре своих миров, не им должны будут поклоняться ученики и последователи… Прочла о жизни Владыки, о том, что он был в Дахау (один из первых концентрационных лагерей на территории Германии, – примеч. ред.). Также – о Патриархе Павле (сербский Патриарх, почивший в 2009 году, – примеч. ред.), о его поездках в трамваях, о его рваных ботинках… Вспомнила о бомбардировках Сербии и решила: надо ехать туда – спросить у монахов, как жить.

 

Окончание на стр. 7