Праведнику закон не лежит

31 июля / 13 августа – память блаженного
мученика Максима Румянцева

 

 

 

Максим Иванович Румянцев родился в середине 50-х годов 19 столетия в деревне Вандышки Кинешемского уезда Костромской губернии, в крестьянской семье. Родители его умерли, когда мальчику едва минуло десять лет, и он перешел в дом брата Егора и его жены Елизаветы, где жил до своего 15-летия. Затем Максим ушел странствовать, и подвиг его продолжался около 30 лет. Где и как он провел это время – неизвестно, но по возвращении подвижника на родину ближние заметили, что он, оставаясь неграмотным, наизусть знает церковную службу. Принятый также во время странствий подвиг юродства Максим Иванович не оставлял до самой кончины. Поселившись в родной деревне, блаженный жил то у брата в баньке, то в доме благочестивого семейства Груздевых, почитавшего его за прозорливость, то у Кочериных. Нередко он останавливался и просто где придется, куда приведет Бог.

Ходил Максим Иванович круглый год босиком и в одних и тех же, надетых одна на другую рубахах. Если кто-нибудь дарил ему сапоги, он клал в них бумагу, чтобы неудобно было передвигаться, а потом все равно отдавал. В бане юродивый никогда не мылся – заходя в нее в грязных рубашках, выходил в том же виде.

Однажды священник Николай Житников, с которым подвижник имел духовную дружбу, уговорил его все же попариться. И вот Максим Иванович зашел в баню, а отец Николай остался ждать его снаружи. Прошло достаточно много времени, и батюшка забезпокоился: «Что же он так долго? Куда он пропал?» Войдя внутрь, священник увидел необычную картину: сидит Максим Иванович на полке красный, как свекла, во всех своих рубахах.

– Да что же ты в одежде сидишь? – удивился отец Николай.

– Так ты же мне сам велел париться, а не мыться, – улыбаясь, ответил блаженный.

Многие в деревне, особенно поначалу, смеялись над юродивым, а мальчишки, бывало, бросались в него камнями. Но Максим Иванович переносил обиды благодушно, помня, что это удел всех истинных рабов Божиих.

К тому времени, когда он поселился в деревне после многолетнего подвига странничества, святой, очевидно, уже достиг безстрастия, и Господь открывал ему Свою благую волю о других людях. Так, привечавшему блаженного местному жителю Андрею Груздеву в 1914 году пришла пора отправиться на войну, и им овладело уныние.

– Прощай, Максим Иванович, может, не вернусь, – сказал он, подойдя к юродивому.

– До свидания, барин, – ответил Максим Иванович, и у Андрея не осталось сомнений, что Господь сохранит его живым, и надежда эта впоследствии оправдалась.

Дочь его, Веру Груздеву, блаженный называл «невестой Христовой». «Верно, ты, Вера, замуж не выйдешь», – рассудила из этих слов ее мать и не ошиблась.

Максим Иванович обычно избегал прямых предсказаний, а изъяснялся прикровенно, говоря людям будто бы о себе.

Пришел однажды к подвижнику священник Григорий Аверин, а тот своему гостю и прорек:

– Вот Максима Ивановича скоро заберут. Скоро заберут – да это ничего. Умрет Максим, и прилетит соловей, но не сядет на могилку и не пропоет.

Спустя малое время отец Григорий был арестован и в лагере расстрелян.

Обмануть или скрыть что-нибудь от Максима Ивановича было невозможно. Так, когда он жил у Груздевых, хозяйка дома ради своей болезни и семейных нужд взяла из мешка блаженного, хранившегося на печи, сухарей. «Я немного позаимствую, не узнает Максим», – решила она.

Но Максим Иванович, как вошел в избу, схватился за голову и закричал:

– Заворовали! Заворовали! Житья у вас нет. Заворовали!

Пришлось все рассказать.

А однажды юродивого посетила некая Ольга Добрецова, с которой другая женщина передала для него сверток. Ольга отдала Максиму Ивановичу два свертка и не стала говорить, какой от кого, посчитав это неважным.

Но иначе на это посмотрел прозорливец.

– Это – твое, – сказал он, – а это с тобой передали.

– Прости меня, Максим Иванович, – встрепенулась Ольга.

– Прости, прости, – проговорил он, – хорошо еще, что ты созналась, а то соврут и не сознаются.

Ольга никогда не рассказывала блаженному подробностей своей жизни в общежитии, где у нее не было ни кровати, ни постели и приходилось спать на полу.

Но Максим Иванович как-то сам, в свойственной ему манере говорить о других как бы о себе, описал Ольге ее быт:

– Вот развалятся, как баре, на кроватях, а у меня – пальто под голову и под себя…

Бывало, что Максим Иванович не шел ночевать к людям, а садился со своим мешком посреди улицы и просиживал так по несколько дней. Сердце его не прилеплялось ни к чему земному; когда ему давали деньги, он их теребил и мял в руках, а после куда-нибудь выбрасывал.

Однажды к блаженному прибежала соседка Груздевых:

– Максим Иванович, ведь у нас землю-то отнимают!

– Ну и что? – невозмутимо ответил тот. – Тебе жалко что ли?

– Да как не жалко? Конечно, жалко!

– Ах ты, жалко, – покачал головой святой, – да ты возьми в карман землю-то и ходи с ней, раз тебе жалко.

Так проявилось не только его равнодушие ко всему земному, и это был не сарказм, что женщина обратилась явно «не по адресу». Вероятно, блаженный предвидел скорую конфискацию земли у крестьян в пользу колхозов и неотвратимость того времени, когда действительно не останется ничего, кроме горько-ироничного «носить свою землю в кармане».

Максим Иванович был духовно близок с епископом Кинешемским Василием.

– Многих я видел подвижников, молитвенников и духовных людей, – говорил о нем святитель, – но этот – ближе всех к Богу.

Владыка Василий ходил к блаженному пешком. И когда бы он ни задумал прийти, Максим Иванович всегда заранее знал о его посещении. Однажды он предупредил о визите высокого гостя хозяйку, и она бросилась убираться в избе.

Но не успел святитель войти, как юродивый сам указал ему место:

– Ты, Владыко, здесь, на пороге, садись.

– Да как же так! – всплеснула руками женщина. – Я уже и скамеечку вытерла...

– А ему тут... тут... Садись, садись здесь! – настойчиво повторял блаженный, показывая на порог.

Мудрый пастырь не стал возражать, а случай этот произошел незадолго до его ареста.

Но праведнику закон не лежит. Однажды Максим Иванович передал через близких святителю, что хотел бы причаститься. В назначенный день епископ Василий пришел к блаженному. Сидит, ждет. А Максим Иванович в это время беседовал с мужиками. Те предложили ему покурить, и он не отказался, закурил. Видя, что его ожидание напрасно, епископ послал за юродивым келейника и, когда Максим Иванович пришел, строго спросил:

– Ты что-нибудь ел?

– Немножечко поел, – ответил тот так, точно только этого вопроса и ждал, и добавил:

– Уж больно ты строг, Владыко, я совсем немножко, чуть-чуть поел, а будет время, когда поемши будут причащаться.

«О будущем ли он говорит? Не прелестное ли это пренебрежение ко святыне?» – подумал святитель. И, как строгий подвижник и ревнитель церковных канонов, он предупредил своих духовных детей повременить обращаться к блаженному за советами.

Через некоторое время Максим Иванович снова позвал Владыку к себе ради причастия.

– Ну, что, Максим Иванович, не ел, не пил? – поинтересовался епископ.

– Не ел, не пил, Владыко святый, – повторил подвижник с кротостью благообразного Иосифа, принимающего на свои руки пречистое Тело Христа.

После Исповеди все сомнения архипастыря рассеялись, и он вновь благословил духовных чад посещать старца.

Многие, видя праведную жизнь угодника Божия, говорили:

– Максим Иванович, ты уже спасен, ты уже в Царстве Небесном.

– А кто это знает: в Царстве ли? – отвечал он и, глядя на образ Царицы Небесной, плакал.

Зная службу на память, на Пасху юродивый пел ее дома, садился напротив окон и духовно радовался.

– Смотри, – обращался он хозяйке, – ангельская душенька, как солнышко играет!..

Незадолго до своего ареста Максим Иванович пришел к отцу Николаю Житникову и сказал:

– Отец Николай, давай багаж собирать.

И действительно, вскоре и тот, и другой были лишены свободы.

Председателем первого в тех местах колхоза был некто Василий Сорокин, а сын его, Владимир, работал в колхозе трактористом. Оба они не любили блаженного и писали доносы властям, добиваясь его ареста. И, наконец, зимой 1928 года к дому, где тогда жил Максим Иванович, подъехали сани с возницей-милиционером. Увидев их, хозяин дома Андрей Груздев поинтересовался:

– За что вы его арестовываете?

– Да нам он не мешает, – ответил милиционер, – но на него уже третье заявление подано. Так что собирайся, Максим Иванович, поехали.

Собирать подвижнику было нечего, ведь никакого имущества у него не было, так и сел он в сани, и они тут же отправились. По дороге им встретилась женщина, которая, узнав блаженного, спросила:

– Куда это ты, Максим Иванович, поехал?

– К Царю на обед, – ответил святой.

В Кинешемской тюрьме Максима Ивановича жестоко мучили, попеременно держа то на жаре, то в холоде. Но он пробыл там недолго, вскоре его перевели в другой город. В новом месте юродивый повстречался с вышеупомянутым священником Николаем, который стал свидетелем его кончины и написал из заключения кинешемцам, что блаженный Максим почил как великий праведник.

 

Подготовила
Ксения МИРОНОВА

 

По книге игумена
Дамаскина (ОРЛОВСКОГО)
«Мученики, исповедники
и подвижники благочестия
Русской Православной Церкви
ХХ столетия. Жизнеописания
и материалы к ним. Книга 2».
Тверь., 2001. С. 265–271.