«Яко с нами Бог»

 

 

Продолжение. Начало см. в № 12 (108)

 

Святитель Лука Крымский в одной из проповедей в Неделю Всех святых сказал: «В святцах немного имен святых – всего около 2000 <…>, но не может быть, чтобы святых было так мало, – их больше, конечно, неизмеримо больше. <…> Только ничтожное число святых канонизировано <…>. А все огромное множество других святых известно только Богу, о Котором говорим, что Он единый Сердцеведец, „Единый сведый сердечная“. В Его всевидящих очах велики и драгоценны ничего не значащие для мира и даже презираемые и гонимые миром простые и бедные люди, которых на самом деле весь мир не достоин». Предлагаем к прочтению воспоминания нашего читателя-священника о своих первых духовных наставниках – именно таких не прославленных, но несомненно угодивших Богу подвижниках XX века.

 

В первый раз я приезжал к отцу Ермогену и матушке Магдалине в 1978 или 1979 году и прожил у них два или три дня. Потом еще не раз гостил у них – и когда учился в семинарии, и когда уже был в монастыре.

Жили они с матушкой уединенной жизнью, молитвенно. Трапеза у них была простая. Держали курочек. В доме имелось много икон. Бывало, сталкивался с чем-то неожиданным, необычным, как бы некоторым юродством во Христе. Так, в доме на столе стоял самовар. Я думал, что он для того, чтобы пить чай. Но оказалось, что в самоваре святая вода. Чай же они готовили в чайнике. Когда я с ними разделял трапезу, отец Ермоген благословлял пищу со словами: «Благослови, Господи, сию ангельскую пищу». А иной раз благословлял по-архиерейски, двумя руками. Может быть, он и был тайным епископом – во времена гонений в некоторых случаях в архиереи рукополагали тайно. Но он об этом ничего не говорил.

Одно время, еще до семинарии, я помогал батюшке на приходе в Псковской области: пел на клиросе, нес другие послушания. Однажды священник поручил мне купить краску, чтобы покрасить храмовую крышу. Я как раз поехал навестить родных и побывал у отца Ермогена. Когда сказал ему об этом поручении, старец ответил: «Хорошо, сейчас пойдем вместе». Помолились, идем в город и молчим. Пока дошли до магазина, отец Ермоген не проронил ни слова. Купив краску, пошли назад – и снова в полном молчании, которое я не решался нарушить. Потом он объяснил свое поведение: «Когда куда-то идешь, надо углубленно молиться, потому что во время путешествия или ходьбы враг сильно искушает». Т. е. одновременно дал наставление и показал пример.

Старец предупреждал о соблазнах мира сего и учил, как их избегать. Говорил о хранении чувств, особенно зрения, о том, что нужно трезвиться, бодрствовать, следить за своими помыслами. Рассказывал также о значении и силе поста. Ясно помню его слова: «Без поста истинной духовной жизни не получится». Я был тогда еще в молодых летах и только размышлял о том, какой жизненный путь избрать. Отец Ермоген предупреждал, что надо быть осторожным и рассудительным, и своим примером и наставлениями укрепил меня и направил на монашескую стезю. Он прекрасно знал святоотеческие писания, много читал, любил рассказывать истории из житий, приводил наставления Святых Отцов и, нужно заметить, говорил складно, имел дар слова.

Батюшка был высокого роста, крепкого сложения, несмотря на старость. А в обращении – мягкий, любвеобильный, кроткий, смиренный. Встречал всегда с любовью и искренне, по-детски радовался. У него была длинная борода. Один раз он спешил в храм, а на него напала молодежь, стали таскать за бороду: «Куда ты, старик, идешь?» После этого он начал ее подворачивать, прятать, чтобы не привлекать внимания, – сокровенный был старец.

Я думаю, что он постоянно творил молитву, хотя говорил об этом мало. Всегда читал Псалтирь. За два-три дня прочитывал ее целиком. Учил: «Этим только мы и отбиваемся. Враг сильно нападает, борет – так сопротивляемся», – то есть чтением Псалтири и молитвой. Прочитает всю книгу – ставит значок, галочку. У него было свое монашеское правило, и мне он впервые дал правило: трехканонник с акафистом. Тогда я понял, что это – благословение на монашескую жизнь. Еще батюшка подарил мне книгу отца Иоанна Кронштадтского, сказав при этом: «Будешь хорошим священником». Настаивал на том, что надо обязательно ходить в храм: «Вот я плохо себя чувствую, болею. Иду в храм – и выздоравливаю там».

У отца Ермогена было глубокое смирение и совершенно отсутствовало тщеславие. Рассказывал он такой случай. Как-то во всей Ростовской области стояла засуха. Земля потрескалась, нависла угроза гибели урожая. Люди обращались к нему и к матушке Магдалине: «Батюшка, помолитесь», «Матушка, помолитесь, чтобы Господь дал дождик». А это действительно были два «столпа». Стали молиться – и такой дождь пошел, что напоил всю землю, и после этого собрали хороший урожай.

Пришел однажды к старцу местный пчеловод, просит: «Батюшка, помолись, пчелы у меня мрут». А тогда была такая болезнь – варроатоз, и очень много погибло пчелиных семей. Отец Ермоген дал ему молитву и святую воду. Пчеловод окропил ульи и пчел, прочитал молитву, и сам отец Ермоген, конечно, молился. И после этого мужчина накачал необычайно много меда – из 10 ульев 11 сорокалитровых фляг. Хватило на всю зиму, и в монастырь пожертвовал, и в храмы батюшкам, и отцу Ермогену дал. Пчелы выздоровели. Такое было явное чудо. О старце знали, что если он за кого-то вознесет молитву – тот человек непременно выздоровеет.

На Валааме я познакомился с иеромонахом Иустином, духовным чадом отца Ермогена, который впоследствии стал духовником женского монастыря в Верхней Тече (Курганская обл.). Отец Иустин рассказывал, как он начал общаться с отцом Ермогеном: «Меня одолевало уныние, несобранность, неуверенность. Отец Ермоген благословил и со властью, уверенно сказал: „Господь спасет тебя“. И с тех пор состояние уныния прошло». Последний раз мы встретились с отцом Иустином в келье старца отца Кирилла (Павлова), побеседовали. Он сказал: «Дальше будет еще тяжелее, еще труднее». Он заболел онкологическим заболеванием, сильно страдал и, приняв схиму с именем Серафим, скончался.

Я знал и другого духовного сына отца Ермогена, иеромонаха Тихона. Старец помог ему воцерковиться, по его молитвам и благословению отец Тихон принял монашество и священство. Он был в братии на Валааме, потом ушел на Кавказ, в горы, жил в пустыньке, а сейчас подвизается в Тверской епархии. Молитвенник.

Сподвижница отца Ермогена матушка Магдалина родилась на Кубани, в станице Березанской. Очевидно, она была сиротой, жила одна, замуж не выходила. После революции наступило смутное время: закрывали храмы, выбрасывали иконы… Матушка скорбела об этом, собирала святыни, приносила к себе домой, помещала на стены и молилась перед ними. Так у нее скопилось много икон, спасенных от поругания. К ней стали приходить сестры, молиться, возможно, бывал и священник… Ей в то время исполнилось 19 лет. Но кто-то донес об этом молитвенном доме.

Матушка Магдалина рассказывала: «Однажды в три часа ночи стучат в дверь. Встаю, открываю – заходят чекисты, наганы наставляют на меня: „Ты что тут делаешь? Мы разоряем храмы, а ты собираешь иконы!“ А у меня страха не было. – „Собирайся!“ Надела фуфайку, взяла приготовленную котомочку и пошла. На улице машина стоит, воронок. Села в нее, а на душе – Пасха, радость, ликование. Завели машину – она тут же заглохла. Опять заводят – не работает, сломалась. Вызвали вторую машину – и она не едет, сломалась. Чекисты возмущаются, не понимая, что случилось: „Ты что, колдунья?“ – „Да нет, я – православная, – отвечаю, – верующая, я не колдую“. – „А почему машина не едет?“ – „Не знаю, – говорю, – Господь, наверное, не допускает“. Привели меня пешком в милицию, провели следствие и решили отправить в Краснодар, в краевой суд. Посадили на поезд – опять что-то случилось: поезд не едет, сломался. Чекисты удивляются. Я говорю: „А что вы хотите делать? Куда вы меня везете?“ – „Нам приказано тебя доставить в Краснодар на суд“. – „Ну, тогда я пешком пойду“, – и сто с лишним километров шла пешком под конвоем».

Осудили ее по политической статье на длительный срок заключения. Когда судья читал приговор, появилась радуга – через весь зал, и все ее видели. А судья спустя три дня скончался. Ее переводили из тюрьмы в тюрьму, из города в город – Краснодар, Ростов, другие города. Была она в то время еще совсем молодой девушкой, но сильной духом, всегда отстаивала веру, обличала, за это ей добавляли сроки – раз не унимается. И в общей сложности она провела в заключении тридцать лет.

Как-то в камеру принесли похлебку – а она вся черная, как деготь. Матушка отломила доску от дверного косяка и давай бить по миске с похлебкой, – она вся разбрызгалась. Надсмотрщик открывает дверь: «Ты что делаешь?» Она: «А чем вы кормите нас, зачем издеваетесь?» Ее отвели к следователю – раз такая боевая. Следователь неверующий, а матушка увещевает его, призывает к покаянию: «Есть Господь Бог, покайся!» Тот вышел из себя, стал на нее кричать. Тогда она подняла крест и громко произнесла: «Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение!» Чекисты хотели отнять священный символ – она его в рот положила. Пытались все равно забрать – разодрали рот, зубы поломали. А она свое: «Господь есть, вам надо каяться!» После этого начали ее пытать – какими-то острыми орудиями раздирали грудь, кровь лилась. «Они меня терзают, а мне не больно», – рассказывала матушка. Потом ее перевели в камеру, где протекала крыша, и три года она там находилась – фуфайка была постоянно мокрая.

«Однажды, – вспоминала матушка, – в тюрьме особого режима на Пасху смотрю: заключенные выходят на прогулку – кто в калошах, кто босиком, в рваной одежде, все такие понурые. Мне жалко их стало, говорю: „Сестры, запевай! Христос Воскресе!“ Все стали петь. Надзиратели ничего не могут сделать – такой сильный дух, такая благодать, Господь с нами!»

 

Окончание см. на стр. 15