ЭЛЕКТРОННАЯ ВЕРСИЯ ГАЗЕТЫ "ПРАВОСЛАВНЫЙ КРЕСТ"
КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО ЛЮБОВЬ К ОТЕЧЕСТВУ СТРАНИЦА 6
СТРАНИЦЫ: || 1 || 2 || 3 || 4 || 5 || 6 || 7 || 8 || 9 || 10 || 11 || 12 || 13 || 14 || 15 || 16 ||

 

«Писатель – человек сострадательный»

 


Вятский поселок Кильмезь – родина писателя

 

 

Продолжение. Начало см. на стр. 3

 

– В одной программе Вы сказали: «Когда работать не хочется, я себя за шиворот сажаю...» А какая атмосфера Вам нужна, чтобы хотелось писать? Прекрасный вид за окном, любимая музыка или иное что?

– Это, скорее всего, я сказал в отношении обязаловки – написания того, что душу не греет: какой-то документ, письмо, рекомендация, отзыв, предисловие. Не хочется писать, а надо: сроки поджимают, кого-то подвожу, кому-то обещал... Тут вот и приходится себя хватать за шиворот и усаживать на стул. Но ведь не на электрический. Написать, да и забыть.

А что помогает? Все может помогать: и музыка, и вид за окном, и, особенно, долгие прогулки, но главное из главных – спокойное состояние души. Это радость – писать. Радость, увы, скоропреходяща. Но ведь была, но ведь, даст Бог, и еще будет.

Помню, руководил семинаром молодых. Там они перед началом обсуждения встают и делятся, как они «дошли до жизни такой». И один, заканчивая рассказ о себе, сказал: «Писать хочется постоянно». Это очень нас насмешило. Рассказал и Распутину, и Лихоносову (друзья В. Н. Крупина выдающиеся Русские писатели В. Г. Распутин (1937–2015) и В. И. Лихоносов (р. 1936), – примеч. ред.). И долго мы, общаясь по телефону, шутили: «Ну что, писать хочется постоянно?!»

Самое смешное, что я уже давно не как тот молодой, а писать хочется постоянно! Но уже часто не можется.

 

– Какое значение для Вашей работы имеет музыка?

– Огромное! Вообще, надо сказать, когда говорят, что у кого-то нет ни слуха, ни голоса, то со вторым, в применении к себе, я согласен: да, голоса нет. Только петь со всеми «Символ веры» и (как вчера на панихиде) «Со святыми упокой». Но что касается слуха... Как же у меня нет слуха, когда я помню огромное количество музыки? Даже я как-то составлял программу звучания музыки при прощании со мной (экое кокетство!), выбирал части из «Итальянского каприччио», Калинникова, «Пятой» Бетховена, Вагнера, Глинки. Но это давно…

У меня долгие годы, еще с того века, всегда включена волна «Орфея» – радио классической музыки. Увы, сейчас «Орфей» спустился в ад – реклама и сюда пришла. Какой позор! Оправдываются, что им жить надо, но они же на дотациях… А второе радио – «Радонеж», оно вообще живет только на народные копеечки и до рекламы не опускается.

Так вот, многие работы писал в прямом смысле под музыку. В 70-е, например, под Тома Джонса. Сейчас вот Вангелис «Завоевание рая», еще ранее – многое из Свиридова, Гаврилина, всегда советские песни детства и юности. Та эпоха была же не глухонемой, а озвученной песнями свершения. В памяти всегда застольные песни, опять же из жизни семьи. Отец знал их множество, особенно ямщицких. По дедушке отца я из ямщиков. Ради шутки однажды сказал, что маленького меня, чтобы не упал, клали в хомут...

Случайно услышанная при выходе из дома музыка помнится и определяет настроение на весь день. Бывает прилипчивая, назойливая, которую нескоро и молитвой прогонишь, а бывает и щемящая светлая грусть, и маршевая бодрость.

«Кармина Бурана» Карла Орфа (особенно начало) вообще озвучила мою повесть «Люби меня, как я тебя» и театральную постановку.

Был знаком с Георгием Свиридовым, Владимиром Федосеевым, Александром Ведерниковым, Татьяной Петровой, Еленой Мкртчян, матушкой Людмилой Кононовой, Евгенией Смольяниновой, Татьяной Синицыной, – многими.

Может быть, я оттого так люблю музыку, что в детстве меня прямо перевернул фильм «Прелюдия славы». Он, конечно, простенький, сюжет «Золушки», но то, как мальчишка становится дирижером, это волновало и давало силы. Как и «Мартин Иден» Джека Лондона.

 

– А бывали у Вас моменты отчаяния, неуверенности в себе?

 – Еще бы! И доселе так. Оттого и дороги одобряющие отзывы читателей. Но вот что скажу: при отчаянии руки не опускались. Основная причина таких настроений – отказ напечатать, издать, поставить... Всегда воспринимал без паники. Не сказали же, что я бездарен, что это не нужно. Говорили: начальство не пропустит, цензура. Отчаяние бывало от безденежья. Да и то временное.

Неуверенности в себе не было: ну, не получилось на этот раз, куда денешься, значит, пиши другое. Но не переделывал никогда по указке. «Старик, надо найти форму высказывания». А это трусость – найти форму. Всегда спокойно говорил: «Переделывать не буду, лучше не печатайте».

С юности любил восточную пословицу: «Не приходится бояться, если пошел на тигра». А любой замысел – это зверь, которого надо победить. Не убить, а взять в плен и выставить на обозрение. Кто полюбуется, кто и домой возьмет. А кто и мимо пройдет.

 

– О Вас много писали – и хвалили, и ругали. Как Вы к этому относитесь?

– У меня ощущение скрытой ко мне враждебности от «братьев-писателей»; конечно, не от всех, но есть. Много лилось на меня грязи, и в том, и в этом веке, в основном напраслины. Но, с одной стороны, на каждый роток не накинешь платок, с другой... Да другой уже и нет – уже совет «хвалу и клевету приемли равнодушно» усвоен мною и принят к исполнению. Помню, меня возмутило отношение какого-то критика к Распутину, я сказал, что напишу опровержение, но Валя решительно воспротивился: «Не надо». – «Но это же наглая ложь!» – «Ну и что? На такие случаи надо вырастить на себе слоновью кожу, ее не прошибешь».
Ругали, хвалили – что с того? Книги бы читали.

 

– В Ваших произведениях людям нравится смелость, с какой Вы пишите о том, о чем принято умалчивать. Например, о еврейском вопросе.

– Смелость, Вы говорите? Слышал я о своей смелости, какая смелость? Да я трус первостатейный, змей боюсь (в детстве на сенокосе испугался), а сказать смело – это что? Я же говорю всем известное, тут вся заслуга – сказать вслух. Я и говорю: «Это же правда!» А за правду и пострадать полезно.

А о евреях писать зачем? Они сами только о себе и пишут и рады всякому упоминанию. Любому. Они же другими не станут. Где-то у меня был рассказ, но неоконченный – «Боря из Хайфы», очень давно начатый, а и искать уже неохота. Интересно, что в Русском писательстве огромная традиция писать о евреях. Есть и целые книги – например, «Евреи и жиды в Русской истории». И кого они в чем убедили? Евреев в чем-то убедили? – Нет. Дали жвачку для разговоров, но уже и она жевана-пережевана. Пиши о них, не пиши – все равно будешь антисемитом, потому что это приставка к званию Русского писателя. Распутин вообще тему еврейства не трогал, а жил с клеймом антисемита. Отлично помню эти крики конца 80-х – начала 90-х, даже плакаты на митингах: «Антисемита Распутина – долой из президентского совета!»

Фашистом и антисемитом и меня обзывали. И что? Неоклеветанные не спасутся. Вспомним Писание: блаженны вы, егда поносят вас. Так что злословящие меня – меня спасают. В духовном плане клевета на кого-то переходит на авторов клеветы.

И вообще, зачем мне еврейские вопросы, когда и Русских за глаза хватает?

 

– Сейчас у нас в литературном творчестве высок уровень профессионального владения сюжетом, построения фразы… Но по каким критериям, на Ваш взгляд, определяется настоящий писатель?

 – Каким должен быть Русский писатель? Православным, любящим Россию, землю, служащим Богу и людям. У нас, к сожалению, писателями считают умеющих писать, сочинять сюжет, пугать ужасами. Ну да, это писатели, но они не Русские. Пусть и на Русском языке пишут. У них книги умирают быстрее, чем сами авторы.

А сюжет, что сюжет? Это (по Монтеню) ходули, которые нужны слабому писателю. У Достоевского какой сюжет? Нынешние школьники не понимают «Преступления и наказания». Какие мучения, какая совесть? «Замочил» старуху, да и пошел с ребятами в «кинуху». А в «кинухе» то же: весело «мочат» уже дичь покрупнее. В интернете, во всяких ютубах, опять же «мочат». Что в этой мокроте выведется? Какие инфузории-туфельки? Какая вырастет жизнь?
Уже давно меня поразило крохотное, секунд на 40–50 кино. Именно кино, я не оговорился: американские летчики на аэродроме заказали кофе, и тут одному приказ на вылет. Прыгает в кабину. Взлет. Выходит на цель: деревня, дети (видимо, Вьетнам), нажимает гашетку. Бомбы, взрывы, пожар. Летчик возвращается, садится с друзьями за столик. Официантка приносит ему заказанный им кофе. Конец фильма.

Это сюжет. Это вас ужаснуло? Меня ужасает до сих пор. Это не война для них – электронная игра. В мире выращено гигантское количество безчувственных людей, у которых нет сострадания к чужой боли. Да это и у нас бывало («Сосед, деревня горит!» – «Так это ж не на нашем конце»).

Простите, долго отвечаю. Суммирую: писатель для меня – человек сострадательный. Но и воинственный (нам завещано: своих врагов прощай, с врагами Божиими борись). И талант свой считающий не заслугой за что-то, а обязанностью. Чем гордиться? У нас ничего своего нет. Свое – только то, что при простуде из носа течет (преп. Паисий Святогорец).

 

Окончание см. на стр. 7

 

 

СТРАНИЦЫ: || 1 || 2 || 3 || 4 || 5 || 6 || 7 || 8 || 9 || 10 || 11 || 12 || 13 || 14 || 15 || 16 ||
© ПРАВОСЛАВНЫЙ КРЕСТ. Разрешается перепечатка материалов со ссылкой на источник